#сборник_для_писателей
— 3 —
«Копай, копай, копай дыру, копай дыру, дыру копай!» — скрипят бока ходока, когда он прорывается через куски панели и арматуры, закапываясь всё глубже. Здесь ни один век оседало, зарастало, крошилось множество почти одинаковых зданий, весь район — плоские холмы и извилистые овраги, по три острых, ядовитых для ходока, штыря на квадратный метр, дышать тяжко, даже если у тебя вшитая в морду маска, как у Гр. А, или бодро ходят туда-сюда грудные экзопоршни, как у Биб-бо.
Ходок бодро разрывает очередной двор; понять, что это он, можно только по данным сканов, а так всё на первый взгляд здесь одинаковое.
По сказкам, оно и раньше было такое: __массовое__.
Нюхач, вклеенный в панцирь Сорока́, шевелится, водит нежными усиками, чует поющее железо в недрах руин. Артефакты, которые мало кому нужны, кроме упёртых «умертвий», типа того же Сорока и Гр. А.
Биб-бо ходит с ними больше от скуки, ну и чтобы присмотреть за ходоком — он его детище. Жалко, если сломают по неосторожности. Такого вырастить — полгрибницы надо перевести и месяцев семь-восемь прилежного труда.
«Там один», — сигнализирует Сорок, переводя шевеления нюхача. И нежно гладит его по плоской голове с дрожащими усиками. У Сорока тоже свои детишки — просто не такие огромные и бронированные, но тоже полезные.
Ходок копает в указанном направлении. Вот оно: чёрный короб из железо молчаливого, внутри — пластины и полусгнившие провода, и три тонких диска.
Ходок отращивает щуп-хобот и втягивает их осторожно один за одним. Проходя через его тушу, они очищаются от мусора и старых излучений.
— Может быть, может быть, — говорит Гр. А, вороша длинными многосуставчатыми пальцами диски, будто каменные орешки на дне чаши. Он огромный, в ходоке ему приходится сидеть, согнувшись в три погибели, а голос у него тоненький, и многие с непривычки пытаются над этим смеяться. Не из злобы, от неожиданности. Но Гр. А поэтому говорит вслух только среди своих, тех, кому доверяет. А когда он доволен, ему очень хочется поговорить вслух.
— Давайте посмотрим и послушаем, — предлагает он, выпуская ногтевые резаки, и осторожно, очень-очень аккуратно расщепляет диски на пластинки.
Прилепляет их на рабочую панель. И кивает Биб-бо, чтобы тот заводил ходока.
Ходок лезет обратно. Его бока задевают землю и камни, уснувшее, далёкое, странное прошлое, за которым гоняются только «умертвия» — оттого и зовут их так.
Постепенно вибрации от боков ходока доходят и до панели. Проходят через пластины разъятых дисков.
Троица, задержав дыхание, ждёт: не всё такое железо умеет петь. А даже если умеет, не всё дождалось в земле целым, пока его найдут «умертвия».
Но в этот раз — им повезло.
«…услышь, как они шепчут моё имя, — заводит одна из пластин, — Буревестница!»
И потом к ней присоединяются другие.
Всё нутро ходока тонет в полифоническом шуме, оживляя для «умертвий» давно исчезнувшие голоса.